Adrian PuceyЭдриан Пьюси[The Wizarding World || Волшебный мир]

gaspard ulliel

о персонаже

эдриан пьюси особенный. у эдриана пьюси есть гордость. эдриану пьюси не нужен нимбус, чтобы хорошо летать. эдриану пьюси не нужна кровь одной из двадцати восьми, чтобы получить уважение и признание. эдриану пьюси не нужна чужая помощь - у эдриана пьюси есть гордость. это выделяет его на фоне большинства членов команды слизерина по квиддичу. у эдриана пьюси не гордыня - у него гордость. ему нет необходимости жульничать и грязно играть, чтобы выиграть. мадам хуч любит в эдриане пьюси дух честного и целеустремленного спортсмена.

эдриан пьюси достаточно особенный, чтобы шипеть на флинта и не получать за это по лицу.

эдриан пьюси - хороший студент, который не хватает учебников с полок, ему бы звезды с неба. для звезд с неба нужна метла. он предпочитает именно ее, потому что без нее тяжко - шестой курс для него проходит болезненно, потому что эдриан не играет. его заменяет монтегю - и эдриан уверен, что если бы играл на шестом курсе, то на седьмом был бы капитаном сам. но в итоге капитанскую повязку он на короткое время получает, потому что монтегю слишком ударяется в гордыню и становится жертвой близнецов уизли. в его байку про исчезательный шкаф никто не верит. на последнем майском матче против хаффлпаффа слизерин ведет эдриан. кубок школы они не выигрывают - как не выигрывают и у барсуков. потому что монтегю слишком поспешно взял увальней крэбба и гойла в команду. эдриан пьюси считает, что для позиции загонщика нужна не тупая сила, а прежде всего ум, что тут играет роль не сила, а направление. еще бы монтегю его послушал. флинт вот слушал. потому что флинт знает - эдриан пьюси хороший стратег. пусть и горделиво честный. слизерин играет по тактике пьюси с хитрыми нотками флинта. без флинта и пьюси ничего хорошего не выйдет. капитан и его неофициальный вице-капитан - гордость команды.

эдриан пьюси - единственная причина, по которой теодор нотт вообще ходит на кивддич. теодора нотта мало интересует дух соперничества, его больше интересует пьюси и его интеллект, образ мышления. эдриан - главный соперник теодора в волшебных шахматах. эдриан мягко смеется над каждым объявленным себе матом - и самодовольно хмыкает каждому собственному. они мало разговаривают, но эдриан знает, что нотт умеет направлять беседу в интересное всем русло короткими вопросами. что нотт бывает участливым. что нотт язвителен и едок, как борщевик - что его реакцией на новость о крэббе-игроке в квиддич было "вам понадобится очень много метел, чтобы поднять его в воздух". у эдриана есть гордость, но он смеется.

дополнительно

я не люблю спидпостинг, но раз-два в неделю ответить могу. посты от 5к. люблю лапслок, но если он режет вам глаза, я могу позажимать шифт.
эдриан или адриан - на ваше усмотрение, я просто люблю букву "э".
внешность менябельна (но лучше не стоит)
не самый популярный персонаж, а жаль. люблю игроков в квиддич. у нас тут пост-канон. понятия не имею, чем эдриан занимается - и пошел ли в профессиональный спорт. или стал вести спортивную колонку. или стал зарабатывать на ставках и сколотил состояние за счет своих познаний. сами решайте. количество стекла обсуждаемо.
этим ртом, пьюси, я умею не только язвить.

пример поста

наш мир немного грязный

я лишь добавил красок

маахес не любит никого - только себя. в матери он любит все то, что от нее взял - все. маахес - он ведь как сехмет. волоокий, хищный, острый, маахес выпьет из хеттов всю кровь, маахес припадет к ранам фараона, зализывая их, чтобы украсть на время у осириса, чтобы дать ему покрыться славой, что бестолковой позолотой, чтобы насытить голод до войны и жертв - защита от маахеса не дается просто так, маахес скалит львиную пасть и трясет белой гривой. маахес не приносит побед - маахес приносит то, за чем приходит. маахес - господин резни. для маахеса весь мир - одна большая скотобойня. маахес никого не любит - только себя. боги для него не лучше скота. маахес просто готовит свой мясницкий нож и скалит пасть.

ра ненавидит своего сына, потому что не любит никого - даже сехмет. вся эта божественная кодла - сборище моральных уродов, готовых подставлять всех внутри семьи, люди полностью соответствуют своим кумирам. война кажется чем-то неплохим. маахес не против остаться в одиночестве. потому что окружение семьи его раздражает - исключение, наверное, составит анубис, но только потому что анубис смешно шутит и принимает всех тех, кто стал жертвой сына могучей сехмет. боги лживы и лицемерны - даже маат (особенно маат). каждый раз, когда маахес должен сожрать виновного, он, "тот, кто правдив", задевает клыками нежную кожу той, что определяет правду. боги - дешевые уродцы с дорогими запросами. своих намерений и своей цены не скрывает только маахес. маахес не играет в спасителя и покровителя, маахес не годится в правители человечества и в планы осириса и его ближайшего окружения никак не вписывается - маахес не кусает руку, которую ему протягивает царь подземного мира, потому что рукой осириса брезгует. маахес не нуждается в подачках и бестолковых планах - он посылает осириса туда, где ему следовало оставаться. или в могилу к матери - или на тот свет. не только ра ненавидит маахеса. еще бы это хоть как-то его заботило.

маахесу нужны кровавые жертвы - он измазывает губы и судорожно поводит носом. маахесу нужна война. маахес весь - слепок с сехмет. его называют алым лордом не просто так. маахеса просят о помощи, просят усмирить жестокие ветра - маахес просто уходит следом за пустынными бурями, кода чует на их пути кровь. ра ненавидит своего сына, потому что он одобряет каннибализм - и однажды сожрет и его. потому что сердца недостойных он жрет не хуже амт. люди приписывают ему слишком много хороших черт. маахес, как всякий бог, та еще сука. люди - долбоебы, нахуй потакать им, они достойны, чтоб еблом в песочке покатать их.

маахес никого не любит, но он предпочитает получать за мать все то, что ей готовит тот змеиный клубок, что они зовут "семьей". именно потому все и носят королевских кобр на лбах. маахес никого не любит, но его не зря считают защитником. маахеса пытаются заставить склонить голову и подчиниться. нихрена не выйдет. маахес вскормлен войной - и содержит в себе ее прямую концентрацию. его солнце залито ихором, истекает от ран - маахес приходит с кровавыми рассветами и уходит в в алые закаты. сехмет делала надрезы на груди, чтобы вместе с молоком ее дитя впитывало кровь. маахес - дурная замена сету в деле помощи отцу в защите от апопа. сама необходимость заставляет насмешливо скалиться - у маахеса топорщатся кошачьи усы. всемогущий ра до такой степени бесполезный кусок дерьма, что ему нужна охрана для прогулок на лодочке. отцу просто везет, что апоп - хороший соперник, касание до которого развлекает маахеса. после каждого кровавого заката маахес с двумя мечами идет к змею, потому что маахес - сын войны. весь мир для него - от заката до рассвета. полон крови умирающего светила и загнивающих изнутри богов. просто у осириса заметнее, чем у остальных, идет процесс.

маахес никого не любит, но именно он ищет мать. он срывает с плеча нежную ладонь маат - и хрипло обещает оторвать ей руки, если она еще хоть раз вякнет про справедливость. маат нихрена не знает ни о справедливости, ни о справедливом суде. маат - круглая дура. детства чистые глазёнки обожжены, закалены, теперь они ножи - маахеса не ослепить ни помпой, ни пафосом, который хлещет из всех щелей, ни угрозами и увещеваниями. сборище ублюдков поплатится, если его мать тронули. маахес никого не любит, но тронуть сехмет - это как тронуть маахеса. идиотская затея.

осириса задалбывает наглость маахеса. но мумифицированному говнюку не хватает всего одной вещи, чтобы догнать господина бойни, молодого льва, крови от крови его матери. ему не хватает скорости. а, еще не хватает мозгов, их же вытаскивают, верно, анубис? ну, тогда ему не хватает двух вещей. сердце и душа осириса сгнили так давно, что уже нет доказательства того, что они хоть когда-то существовали. маахес вслух обещает объявить осирису войну, если с матерью случилось что-то плохое. если он ей хоть как-то навредил. у маахеса лишь одна причина возвращаться из нубии в египет. может, одна с половиной. большая часть - это мать. маахес читает следы и идет на кровь по ее запаху. его не сбивает вино. маахес слишком любит кровь. трупный яд - его разновидность чудных корней валерианы. маахес выедает сердца у мертвецов и поводит носом. маахес - белый призрак пустыни. на солнце его грива кажется такой светящейся и белой, что он похож на бегущую звезду. как всякая падшая звезда маахес - дурной знак для звездочетов и надежда на исполнение желаний для наивных юнцов. звездочеты правы. увидеть маахеса - это точно к несчастью.

следы маахеса - горячие вихри и шумящий на кончике хвоста сезон дождей, который прячет его следы и омывает обглоданные тела. маахес чувствует, что мать рядом, но пока не хамит - не врывается на чужую территорию и не чинит самоуправство. маахес пришел за матерью, а не за войной с единственным нормальным мудаком в их семье говнарей, уебков и неадекватных даунов. иначе весь египет выгорит, как в легких маахеса выгорает самшит.

маахес не любит никого - только себя. в матери он любит все то, что от нее взял - все. маахес - он ведь как сехмет. волоокий, хищный, острый, маахес выпьет из хеттов всю кровь, маахес припадет к ранам фараона, зализывая их, чтобы украсть на время у осириса, чтобы дать ему покрыться славой, что бестолковой позолотой, чтобы насытить голод до войны и жертв - защита от маахеса не дается просто так, маахес скалит львиную пасть и трясет белой гривой. маахес не приносит побед - маахес приносит то, за чем приходит. маахес - господин резни. для маахеса весь мир - одна большая скотобойня. маахес никого не любит - только себя. боги для него не лучше скота. маахес просто готовит свой мясницкий нож и скалит пасть.

ра ненавидит своего сына, потому что не любит никого - даже сехмет. вся эта божественная кодла - сборище моральных уродов, готовых подставлять всех внутри семьи, люди полностью соответствуют своим кумирам. война кажется чем-то неплохим. маахес не против остаться в одиночестве. потому что окружение семьи его раздражает - исключение, наверное, составит анубис, но только потому что анубис смешно шутит и принимает всех тех, кто стал жертвой сына могучей сехмет. боги лживы и лицемерны - даже маат (особенно маат). каждый раз, когда маахес должен сожрать виновного, он, "тот, кто правдив", задевает клыками нежную кожу той, что определяет правду. боги - дешевые уродцы с дорогими запросами. своих намерений и своей цены не скрывает только маахес. маахес не играет в спасителя и покровителя, маахес не годится в правители человечества и в планы осириса и его ближайшего окружения никак не вписывается - маахес не кусает руку, которую ему протягивает царь подземного мира, потому что рукой осириса брезгует. маахес не нуждается в подачках и бестолковых планах - он посылает осириса туда, где ему следовало оставаться. или в могилу к матери - или на тот свет. не только ра ненавидит маахеса. еще бы это хоть как-то его заботило.

маахесу нужны кровавые жертвы - он измазывает губы и судорожно поводит носом. маахесу нужна война. маахес весь - слепок с сехмет. его называют алым лордом не просто так. маахеса просят о помощи, просят усмирить жестокие ветра - маахес просто уходит следом за пустынными бурями, кода чует на их пути кровь. ра ненавидит своего сына, потому что он одобряет каннибализм - и однажды сожрет и его. потому что сердца недостойных он жрет не хуже амт. люди приписывают ему слишком много хороших черт. маахес, как всякий бог, та еще сука. люди - долбоебы, нахуй потакать им, они достойны, чтоб еблом в песочке покатать их.

маахес никого не любит, но он предпочитает получать за мать все то, что ей готовит тот змеиный клубок, что они зовут "семьей". именно потому все и носят королевских кобр на лбах. маахес никого не любит, но его не зря считают защитником. маахеса пытаются заставить склонить голову и подчиниться. нихрена не выйдет. маахес вскормлен войной - и содержит в себе ее прямую концентрацию. его солнце залито ихором, истекает от ран - маахес приходит с кровавыми рассветами и уходит в в алые закаты. сехмет делала надрезы на груди, чтобы вместе с молоком ее дитя впитывало кровь. маахес - дурная замена сету в деле помощи отцу в защите от апопа. сама необходимость заставляет насмешливо скалиться - у маахеса топорщатся кошачьи усы. всемогущий ра до такой степени бесполезный кусок дерьма, что ему нужна охрана для прогулок на лодочке. отцу просто везет, что апоп - хороший соперник, касание до которого развлекает маахеса. после каждого кровавого заката маахес с двумя мечами идет к змею, потому что маахес - сын войны. весь мир для него - от заката до рассвета. полон крови умирающего светила и загнивающих изнутри богов. просто у осириса заметнее, чем у остальных, идет процесс.

маахес никого не любит, но именно он ищет мать. он срывает с плеча нежную ладонь маат - и хрипло обещает оторвать ей руки, если она еще хоть раз вякнет про справедливость. маат нихрена не знает ни о справедливости, ни о справедливом суде. маат - круглая дура. детства чистые глазёнки обожжены, закалены, теперь они ножи - маахеса не ослепить ни помпой, ни пафосом, который хлещет из всех щелей, ни угрозами и увещеваниями. сборище ублюдков поплатится, если его мать тронули. маахес никого не любит, но тронуть сехмет - это как тронуть маахеса. идиотская затея.

осириса задалбывает наглость маахеса. но мумифицированному говнюку не хватает всего одной вещи, чтобы догнать господина бойни, молодого льва, крови от крови его матери. ему не хватает скорости. а, еще не хватает мозгов, их же вытаскивают, верно, анубис? ну, тогда ему не хватает двух вещей. сердце и душа осириса сгнили так давно, что уже нет доказательства того, что они хоть когда-то существовали. маахес вслух обещает объявить осирису войну, если с матерью случилось что-то плохое. если он ей хоть как-то навредил. у маахеса лишь одна причина возвращаться из нубии в египет. может, одна с половиной. большая часть - это мать. маахес читает следы и идет на кровь по ее запаху. его не сбивает вино. маахес слишком любит кровь. трупный яд - его разновидность чудных корней валерианы. маахес выедает сердца у мертвецов и поводит носом. маахес - белый призрак пустыни. на солнце его грива кажется такой светящейся и белой, что он похож на бегущую звезду. как всякая падшая звезда маахес - дурной знак для звездочетов и надежда на исполнение желаний для наивных юнцов. звездочеты правы. увидеть маахеса - это точно к несчастью.

следы маахеса - горячие вихри и шумящий на кончике хвоста сезон дождей, который прячет его следы и омывает обглоданные тела. маахес чувствует, что мать рядом, но пока не хамит - не врывается на чужую территорию и не чинит самоуправство. маахес пришел за матерью, а не за войной с единственным нормальным мудаком в их семье говнарей, уебков и неадекватных даунов. иначе весь египет выгорит, как в легких маахеса выгорает самшит.

Если признаться честно, Гермиона опасалась слизеринцев. Они всегда казались ей крайне закрытыми и оторванными от других факультетов, излишне напыщенными и чопорными, словно специально старающимися показать свое превосходство над другими. Есть Мерлином избранный Слизерин, а есть все остальные факультеты. Это читалось в каждом их жесте, в каждом кивке головы, в каждом движении плеч. Выплюнутого на втором курсе слова "грязнокровка" хватило для того, чтобы провести невидимую черту между Слизерином и Гермионой раз и навсегда. Слишком презрительное выражение на лице, словно она человек второго сорта, который никогда не сможет разобраться в магии настолько, насколько это дано великим аристократическим родам. Иногда складывалось ощущение, что на Слизерине учатся только чистокровные. Конечно, Гермиона понимала, что это не так, что количество тех, кто не относится к магической аристократии, но при этом носит галстук слизеринского факультета, гораздо больше, но от навязчивого ощущения сложно было избавиться.

Гермиона безумно боялась их первого с Ноттом путешествия. В сознании стоял образ мерзкого Малфоя только с темными волосами, никаких существенных различий. Девушка заранее готовилась отражать нападки, отвечать на гадости и издевательства. Вот только все оказалось совершенно иначе. Нотт был другой. Настолько другой, что это бесконечно поразило Грейнджер. Оказываются слизеринцы могут не быть похожи на Малфоя? - данное открытие еще не хотело укладываться в голове. Все подсознание Гермионы словно сопротивлялось этой мысли, но какое-то внутреннее право на то, чтобы узнать _слизеринцев_ с другой стороны, она себе все-таки дала.

Очень хотелось относиться к этому, как к экспериментам, который они проводили со своей первой учительницей в начальной школе. Помнится, они выращивали лук и смотрели за тем, как он развивается, превращаясь из маленькой луковички в большой, пускает стрелки и корни. К сожалению, лук Гермионы захерел первым. Девушка искренне надеялась, что в этот раз все пойдет по какому-то другому сценарию.

Гермиона увлеченно читает учебник ближе к концу, перечитывая его во второй раз, невольно отмечая, что какие-то вещи, которые она читала летом уже успела забыть, и теперь их точно стоит освежить в голове. Учебник исчезает из рук очень внезапно и девушка невольно напрягается всем телом, готовая в следующий момент отразить свалившуюся на нее "атаку", но увидев Нотта, невольно _расслабляется_.  Парень отдает учебник и Гермиона, кажется, даже понимает по его взгляду, мол, пора уже. Иногда ей кажется, что она придумала себе, что понимает по глазам, что иногда пытается донести Нотт . Тот склоняет голову, чтобы ей было удобнее (это каждый раз непривычно) и заставляет Гермиону чувствовать себя крайне некомфортно. Девушка тихо выдыхает, словно пытаясь совладать с волнением, которое появляется каждый раз, когда кто-то из малознакомых людей, которым она не доверяет, оказывается рядом, делает шаг вперед, подходя к Нотту ближе и надевает на него цепочку. Они стоят очень близко друг к другу и Гермионе инстинктивно хочется отодвинуться. Вроде должна уже привыкнуть, но сложно привыкать к человеку, которого совершенно не знаешь и не понимаешь. Для нее Нотт воплощение какого-то заколдованного принца из детских сказок. Возможно, так выглядел бы Кай, если бы воспитывался у Снежной королевы изначально.

- Два оборота хватит? - на автомате спрашивает она, прекрасно зная о том, что это стандартная величина, на которую они крутят маховик, чтобы была возможность оставить время до начала занятий, а не бежать, сломя голову, на следующие. Гермиона запускает механизм и все вокруг них словно отматывается назад, как на пленке магнитофона.

Когда все останавливается, Гермиона аккуратно снимает с Нотта цепочку, подождав пока тот слегка наклонит голову, как и при ее надевании, и убирает маховик под одежду, так, чтобы его никто не видел.
- Прорицание?.. - произносит она и ее голос невольно отражает явную тень нежелания идти на урок. Одна мысль о том, что она снова увидит Трелони и услышит ее речи заставляют губы презрительно скривиться. - Ты написал свиток о том, как пересечение линии жизни и линии любви влияют на человека, если он родился весной? - Гермиона невольно снова прикидывает, сколько полезного она могла сделать, пока выполняла эту домашнюю работу.

Нельзя сказать, что она не любила Редклиф. О нет. Она ненавидела этот городишко всеми фибрами души. И, вполне возможно, что это было не правильно. Что нельзя переносить свою злость на Алексиуса на весь город, но нет. Она могла себе это позволить. И сохранять при всем доброжелательную улыбку. Пополам с желанием убраться отсюда так далеко, как только это вообще возможно.
— Хорошо, что леди Вивьен не пошла с нами... Мне кажется еще один визит в Редклиф добил бы ее и без того тонкую душевную организацию, — она хмыкнула, преодолевая очередной овраг. Нет, конечно Эвелин прекрасно понимала, что мадам де Фер гораздо сильнее их всех вместе взятых, но не ситуация была слишком... неприятной, чтобы не пошутить. Пусть и крайне неудачно.
Женщина провела пальцами по юбке своего черного наряда, слегка приподняв ее полы, дабы не запачкать в очередной луже. К местному климату она никак не могла привыкнуть. Вечная грязь, это вообще можно было назвать разновидностью климата? Спокойно, Эвелин, у тебя есть проблемы покруче, чем грязь на платье и этот городок. И чем все кто тут живут тоже. Тревельян спустилась по лестнице, ведущей от ворот, по дуге обходя один из домов на пристани.
Из чистого любопытства она сунулась туда пару недель назад. И вылетела как ошпаренная, чуть не сбив Быка вместе с Блэкволом. А это та еще задача, ибо один тяжело вооруженный воин, а второй вообще двухметровый кунари, которому она до плеча доставала разве что в прыжке. Но тут была причина. После которой Первую чародейку чуть не спалила заживо Вестница Андрасте. Черепа усмиренных. Тех, кто пошел за этими магами. Надеялся на их защиту, и тех кого они просто так отдали бешеному магистру на опыты. Даже сейчас, при воспоминании о том месте, у нее шли мурашки по спине, а руки сами тянулись к посоху.
— Сядете где-нибудь подальше в зале, — она улыбается своим спутникам, толкая дверь в таверну. Сказать, что от вербовки она никогда ничего не ожидала, значит ничего не сказать. Ну и, по чести, Эвелин впервые шла вот так вот чисто для того, чтобы кого  то завербовать. Обычно оно получалось само по себе. Поговорили, поняли, что этот человек им нужен — уговорили и пошли дальше по своим делам.
Бык, Дориан и Блэквол куда то испрарились практически сразу. Чего она конечно, от них не очень то и ожидала. Это вообще сложно ожидать от троих мужчин, но смешаться с местными получилось.
Народу здесь было как грязи. И интересно, как по мнению Лелианны она должна здесь найти героиню Ферелдена? Может быть не стоило так отсылать Блэкволла? Может он знает ее в лицо? Подавив желание оглянуться по сторонам, в поисках друга, женщина направилась к барной стойке. Местное пойло ее интересовало в последнюю очередь, как и сброд, который сидел за столиками. Пьяных людей она вообще  не переваривала. И не то чтобы ее можно было назвать снобом, нет Тревельян могла позволить себе бокал вина в приятной компании и в красивом месте. Например в беседках Вал Руайо  или в собственной спальне в Скайхолде. Да и их таверна была не в пример чище. Или просто она опять придирается, потому что плохие воспоминания? Так. Взять себя в руки и перестать страдать прошлым.
Да сколько же тут гномов?... Она насчитала уже штук десять. Такое ощущение, что мироздание над ней просто издевается. Их всех что ли надо поспрашивать, где же и кто же из вас та самая героиня мора, чтоб ее?

В ушах застыл монотонный вой гибнущей подземки, та его часть, что не была пожрана бездонными туннелями, кротовьими норами изрывшими твердь под Нью-Йорком, сделавшими основу шаткой, непрочной. Ударить тут, ударить там, выбить опоры и клинья – и огромный город шатнётся влево, завалится вправо, в секунды рухнет, как карточный домик. С ним сгинут все люди. Бессердечные нескончаемые толпы, человеческий муравейник: уличные попрошайки в грубо залатанных штанах и с голодными глазами, слепые счастливые семьи, румяные булочники и серьёзные банкиры, орущие песни забулдыги и ушлые карманники, хмурые полицейские и перемазанные сажей фабричные рабочие. Волшебники и не-маги. Все будут равны перед ликом смерти. Немного честности этому городу не повредит…
- Всё позади, - шептали голоса ласково и убаюкивающе. Каким-то образом им удавалось заглушать стоны выгибающихся балок и рёв выдираемых вместе с рельсами шпал. – Всё закончилось. Мы позаботимся о себе. Мы позаботимся обо всём.
Шептали дети без лиц, давно сгинувшие. Их души были пойманы темнотой, как паучьей паутиной, и не добрались до Рая. Теперь дети жили в тенях, жили под сердцем мальчишки-обскура, жили в шипящем вокруг него сонме чёрного клубящегося песка. Они знали, о чём говорили. Они были всесильны и жаждали уничтожить город, который не принёс счастья Криденсу Бэрбоуну.
Внизу был кто-то. Внизу – трое. Незнакомец, убеждающий успокоиться и присмирить внутреннюю тьму. Обманщик, убеждённый в том, что Криденс настолько глуп, что послушается его сразу после раскрывшейся лжи. Спасительница, чья помощь никогда не приходила ко времени. Никого из троих не хотелось слушать. Их временное перемирие отдавало фальшью. И не зря.
Тьма ощерилась жуткой пастью, почуяв приближение группы волшебников. Трое внизу протестовали, пытались остановить криками и жестами ведомых темнокожей женщиной, но были бессильны. Очевидно, был дан приказ разобраться с угрозой, устранить мальчишку, которому более нет места ни среди обычных людей, ни среди волшебников.
Слепящие вспышки ударились в темноту, разрывая её в клочья. Криденс не чувствовал боли, но кричал от страха, от первобытного ужаса, потому что понял: его не пытались убить, из него выдирали обскури. Он чувствовал, как магическими зарядами выбивают нечто жизненно-важное, нечто, без чего он не сможет существовать, как без скелета – чёрную, безобразную, грязную душу, которая одна и замены ни для кого не предусмотрено. Пусть пропиталась дешёвой типографской краской, впитавшейся через пальцы и отравившей кровь, пусть переплелась с тварью, способной только убивать… пусть. Уж лучше такая, чем вовсе никакой. Лучше держаться за неё, чем окончить век в лечебнице для душевнобольных, день за днём глядя пустым взглядом на пейзаж за окном. Лучше погибнуть вместе, если выбора нет.
«Я не хочу умирать, - билось в голове, вторя колотящемуся в висках пульсу, - Господи, пожалуйста, я не хочу умирать».
Юноша вцепился в грудь обеими руками. Глупо. Как будто ему удалось бы удержать хоть что-то… хоть кого-то…
Мгновение – и всё пропало.
***
Стоило носителю лишиться чувств, как обскури, недолго повисев в углу, никем не замеченное, ускользнуло. Оно поднялось над крышами, позволило ветру сопроводить себя за кварталы от того места, где самозванец с выцветшими волосами и жутким взглядом был взят под арест магами, где в руинах лежала станция метро и не было места, чтобы спрятаться. Нужно было укрытие получше.
Сперва обскури понесло мальчишку к приюту, в котором он прожил большую часть жизни. Туда, куда они возвращались каждой ночью, разорив дом очередной надменной дамочки или размозжив об стену машину нахального толстосума. Увы, от здания мало что осталось. Обрушившийся потолок, груда кирпичей вместо стены, переломанная мебель… люди, склонившиеся над телами женщины и девушки, люди в костюмах, плащах и шляпах, люди с волшебными палочками в руках, как те, в метро. Маги. Живая тьма зашипела, метнулась в обратном направлении, проскользнула в щель под окном одной из квартир в доме напротив. Это была детская спальня. В кровати ворочался и сопел малыш. Обскури подобралось к нему ближе, чтобы почуять возможную угрозу, но ребёнок спал крепко. Ему снился плохой сон: о монстре из-под кровати или о тьме, просочившейся между оконными рамами. Он бы тоже сгодился. Простая добыча. Маленькое тело, которому расти и многое переживать. Руки и спина, на которых столько места для шрамов. Тщедушная душонка, которую легко потеснить на задворки сознания. Безропотность. Славный каждодневный пир. Клочок темноты застыл у носа малыша, готовясь со следующим вдохом проникнуть внутрь нового носителя, но что-то сказало: «Нет», что-то заставило невесомое обскури потяжелеть и ссыпаться на одеяло, а следом – на пол.
Вторая воля.
Его воля.
Нынешний, ещё не ставший прошлым, мальчишка не собирался сдаваться. Всё думал о том, что ему, убийце и монстру, незачем больше жить, что он должен умереть как можно скорее, но… когда доходило до дела, Криденс Бэрбоун хватался за жизнь железной хваткой. Не только за свою. За жизнь незнакомого малыша – тоже. И даже за жизнь самозванца и лжеца, которого следовало бы уничтожить первым. Как ни старалось, обскури не могло переломить волю носителя, даже когда он был настолько слаб. Приходилось с этим мириться ради общего выживания.
Ни к чему было оставаться в спальне дольше, раззадоривая голод. Существо покинуло квартиру через окно на противоположной стене здания, сползло по стене и нырнуло в канализационный люк, чтобы никому не попасться на глаза. На поверхности начинался дождь, но людей на улицах всё ещё слишком много.
Квартал, выходящий на железную дорогу, сажа и копоть, родная стихия. Дома, похожие один на другой поболее тех, что стояли рядом с приютом. Подходящее место, где не будут сразу искать. В таких местах, как считается, принято встречать смерть, а не начинать новую жизнь после побега от неминуемой гибели.
Пометавшись по дому, обскури совсем ослабло, стало ничтожной тенью от прежней разрушительной бури. Нужна была подпитка, но тот, от кого оно кормилось, провалился в забытьё. Это следовало немедля исправить.
Окончательно утомившись, магический паразит вернул носителя в материальный мир, просыпался внутрь под кожу и привычно свился, сжался комком под сердцем. Обскури не собиралось отдыхать. Должно было стоять на страже, копить силы. Волшебники могли вернуться в любой момент, чтобы довершить начатое. И живая тьма не собиралась сдаваться без боя…
***
Очнувшись, Криденс не почувствовал ничего. Не было жалящей боли и ярких вспышек, грохота и лязга металла, грозового запаха от молний, рождённых волшебными палочками. Даже шёпота – не было. Юноша остался один в пустоте, лишённой красок и звуков. Потрогал дощатый пол, но ощущения обманывали – казалось, ладонь легла за лёд, холодный и гладкий.
Он был в каком-то доме. Всё серо – не понять, куда попал, знакомое это место или нет. Не похоже на тюрьму, куда волшебники могли бы отправить обскура. Не приют, ведь дом «Второго Салема» разрушен. Чьё-то жилище? Но как получилось сбежать? Все те маги, настигшие его в подземке, не могли промахнуться, не могли упустить то, чего так боялись.
Попытка встать оказалась бесполезна. Несмотря на полное отсутствие боли и ран, тело было тяжёлым и слушалось с огромным трудом, а руки сыпались чёрным песком вместо того, чтобы дать опору. Перед глазами плыли мутные круги, смазывая и без того единообразную обстановку.
Где хозяева? Есть ли хозяева? Живы ли ещё хозяева или лежат холодеющими трупами в соседней комнате, как Ма, как младшая сестра? Никак не узнать. Ничего не поделать. Только и оставалось, что лежать на то ли деревянном, то ли ледяном полу и ждать, пока к телу подберутся крысы.
Криденс закрыл глаза, надеясь, что по божьей милости снова забудется и больше не проснётся, но сознание не покидало его. Он  хотел думать о хорошем, но и раньше-то не получалось найти хоть что-нибудь, а теперь…
Шмыгнув носом, юноша сказал себе, что никогда не стал бы убийцей по собственной воле. Сказал и тут же усомнился. По земле среди людей ходили дьяволы. Чудовища с доброжелательными лицами, тёплыми руками и словами, которые хочется слушать целую вечность. Чарующие искусители, видящие других людей насквозь и умело пользующиеся этим. Криденс повстречал одного из них. Дьявол заключил его в объятия, погладил по волосам и пообещал всё, о чём приютский сирота прежде и мечтать не мог. Как было отказаться? Вырваться и бежать прочь, никогда больше не приходя на тот злополучный проспект, к той треклятой подворотне? Не хватило бы сил. Бесхарактерный пугливый мальчишка не ровня дьяволу. Только кукла в его руках.
Время шло. Криденс потерял счёт. Он, недостойный, молил Бога о спасении и каялся в своих бесконечных грехах, но в голове то и дело всплывали не те, дурные, греховные мысли. Сморгнув, юноша смотрел не на серую стену, а из-за собственной спины через улицу, где по обыкновению появлялся волшебник. Персиваль Грейвс. Или другой, чьего имени не узнал. Каждый раз это было испытание. Бэрбоун должен был подойти сам, ведь волшебник не сходил с места. Как будто это была сделка, как будто он хотел, чтобы юнец чётко осознал, что всё происходит исключительно по его доброй воле. Словно знал будущее и предвидел, что мальчишка-обскур обвинит его, но потом, позже… поймёт, что собственные руки и помыслы совсем не чисты. И Криденс, словно зачарованный, переходил проспект, прижимая к груди листовки, которые в следующий миг забирали, буквально вырывали из рук, чтобы испепелить, едва двое сворачивали в проулок. В те моменты юноша был до полусмерти напуган и одновременно рад, как малое дитя. «Твоя мать ни о чём не узнает», - мягко, но настойчиво убеждал волшебник и не лгал. В этом – не лгал.
Теперь Криденс хотел получить всё то, что заслужил, якшаясь по тёмным подворотням с малознакомым колдуном и исполняя его сомнительные поручения. Да только Ма больше нет. Её глаза остекленели, а тело остыло. Некому прийти и наказать негодного мальчишку за всё, что он сотворил. Но это бы и не помогло. Больше – нет. Рубцы и ссадины, порезы и рассечения ничто для того, кто по сути своей скопищё перетёртой золы, тело, набитое вместо крови и внутренностей отработанным угольным шлаком. Раздери Криденс ногтями руки – он не почувствовал бы боли, а может и крови не увидел бы – только чёрный песок. Из него, казалось, ушло, вытравилось всё человеческое, кроме неподъемного груза грехов, прибившего к полу.
***
Прошёл час, а может – год. Бэрбоун в очередной раз кое-как разлепил веки и увидел своих палачей. Крысы высунули носы из нор, засверкали глазами поодаль. Собирались подойти. «Вот и всё, - обрадовался парнишка, даже улыбнулся приближающемуся освобождению, - недолго осталось».
На скором избавлении поставило крест обскури. Самую смелую обитательницу дома тьма сцапала первой. Звука не было, но тушку перекрутило спиралью вокруг собственного хребта, переломило поперёк. Воображение сделало остальное – дорисовало звучный хруст, выпучившиеся блестящие глазки, разинутую заалевшую пасть. Желудок свело, но он был пуст, и тошнота прилила ко рту пустой кислой жижей, полилась с губ сквозь сдавленный кашель. Покончив с нарушителем территории, магическая сущность отшвырнула трупик прочь. Криденс знал – крысы больше к нему не приблизятся. Отужинают собственным собратом, если охоту не отобьёт смоляная дрянь, растёкшаяся под шкурой, но дальше не сделают ни шага. Крысы – умные и хитрые звери. Они могут напасть стаей на собаку или кошку, на любого хищника, даже на человека, но не на обскури. Увиденного им хватит, чтобы понять, что оно - иное. Оно непредсказуемо и втройне опасно, потому что убивает не ради пропитания.
«Чем же я стал?..» - ужаснулся юноша, жмурясь, подбирая ноги, чтобы стать меньше, чтобы спрятаться от самого себя. Лежал так, пока по ушам не ударил звонкий девичий крик, крик маленькой сестрицы Модести. Как она оказалась рядом? Почему не убежала от него далеко-далеко ещё ночью? Обскур попытался вскочить или хотя бы повернуться на звук, но вместо этого бессильно распластался по полу, хватая ртом воздух, как рыба вне водоёма. Его била крупная дрожь.
Криденс понял, что на самом деле не слышал ничего.
Больше нельзя было верить. Он сам себя обманывал, выдумывал то, чего нет, и принимал за чистую монету. Жизнь ничему его не научила.
***
Крысы не вернулись. Как быть без них? Снова попытаться подняться? Возможно, получится, пока голова посветлела… и что потом? Идти некуда. Сдаться в полицию – сперва запрут, потом казнят или, что страшнее, станут ставить над ним опыты. Вернуться в «Общество противодействия магии» - замучают до смерти за то, что случилось с Мэри Лу и Частити, соберут на руинах приюта первый ведьминский костёр «Второго Салема» специально для него. Искать спасения у сирот – ещё одна бестолковая затея, им и без опасной волшебной твари тяжело живётся на свете. Выживать одному – хуже смерти.
Выхода не было. Оставалось только ждать гибели от голода. Это, конечно, будет ужасно. Долго. Больно. Мучительно. Заслуженно.
В волшебников Криденс больше не верил. В их мире ничем не лучше, чем в нью-йоркских трущобах. Там тот же бардак, те же кривотолки, то же безразличие, та же повсеместная ложь, но только под другой обёрткой. Даже покончить с обскуром не сумели – убить с первой попытки не вышло, ничего не переменится и со второй. Разворошат то, что наконец-то притихло, снова навлекут беду на город… многие погибнут, а Криденс останется с этим жить. Магия не была дьявольской силой, как проповедовала Мэри Лу, но и избавлением от всех напастей не была тоже. Никакое чудо не исправит содеянное, не вернёт рухнувшую накануне жизнь. О, Бэрбоун был готов отказаться от своих новообретённых знаний о волшебном мире, лишь бы его вернули обратно в приют. Он больше никогда не стал бы жалеть себя и недобро смотреть на Ма после порки, никогда не разрешил бы себе мечтать о лучшем, лишь бы убитые им люди вернулись к жизни. Но обратной дороги не было. Обратную дорогу отрезал Персиваль Грейвс. Или тот, другой.
***
Прошла, кажется, уже не одна ночь. По крайней мере, бывало время, когда темнота захватывала помещение полностью, стирая очертания немногой мебели – старого кресла и покосившегося столика. Криденс понял, что замёрз, когда после «ночи» в светлый час увидел свои посиневшие ногти, сразу за этим почувствовав крупную дрожь. Тело вспомнило, что оно ещё живое. Обскури тоже почувствовало неладное, зашипело над ухом, толкнуло под лопатки, но это не могло помочь согреться. Вечное забытье подбиралось ближе, дышало в затылок не то декабрьским, не то могильным холодом. Парнишка осознавал себя ясно и пытался как-то подняться, добраться до кресла, где было что-то похожее на старенький плед, но в следующий же миг начинал бредить, беззвучно шепча одними губами «не надо», и «пожалуйста», и «больно», и «останьтесь». Царапал ногтями лёд, который когда-то, кажется, и вправду был деревом. Проваливался в глубины памяти, где ещё оставалось тепло.
Было и кое-что похуже воспоминаний, от которых никуда не деться. Проклятый символ, зажатый в кулаке, уже без шнурка, но уцелевший, оставивший на коже если не новый шрам, то как минимум – заметный отпечаток. Нужно было заставить себя отшвырнуть амулет, подаренный самозванцем, но вместо этого рука сжимала металлический знак так крепко, будто это последняя ниточка, которая держит его, готового сорваться и упасть прямиком в пылающий Ад.
- Он обещал прийти, - в полубреду пробормотал Криденс, не слыша собственного голоса, - он обещал… несмотря ни на что… он обещал…
Мерзкие слова. Те, после которых хочется промыть рот с мылом или подставить ладони под ремень. Повторение прошлых ошибок. В углу зашевелились тени – комком серой крысиной шерсти, ребристыми бесовскими спинами. Трясясь не то от озноба, не то от страха, юноша проклинал себя за слабость. После всего он должен был ненавидеть этого человека. После всего он должен был желать волшебнику мучительной смерти, пусть это и совсем не по-христиански, зато в самый раз для грешника, коим Бэрбоун стал. Непозволительно ждать помощи от кого-то подобного. Но…
Он не мог разжать кулак и позволить амулету упасть.
Даже так – нельзя поддаваться. Нельзя. Не бывать новым сделкам с дьяволом. Магическая тюрьма сдержит, точно сдержит его, но и сбеги маг из-под ареста, явись в серый безмолвный дом, раскрой объятия – Бэрбоун откусил бы себе язык, лишь бы не дать ногам пойти за Персивалем Грейвсом следом. Обскури не должно достаться ему.

Ангелу так и хотелось вывалить на голову Линдси невероятный рассказ о своём путешествии в Пилею, о том как они с командой попали в демоническое измерение, предположив, что, если они будут в машине, то их не раскидает по чужому миру. Мир и правда оказался чужим. Два солнца, под которыми вампир не горел, не превращался в пепел. Правда, он стал там чудовищем, но это уже совсем другая история.
Дни проведённые там, которые компенсировал переход временем, здесь никто и не заметил. Сам МакДональд не успел проехать и половину страны, а Энджел уже повидал столько всего незабываемого.
- Я спас одну девушку, Фрэд. Она застряла в другом измерении на пять лет, - зачем-то всё же сказал вампир, следя взглядом как Линдси вешает его плащ на вешалку. - Знаешь, она очень храбрая. Выжила в мире, где людей считают скотом. Думает, что я герой, - неуклюже развёл руками Энджел. - Прискакал такой на белом коне, защитил её от демонов и увёз в лучшую жизнь. Но на деле всё было не так. Она заперлась в номере нашей гостиницы, создала новую пещеру и не знаю, сможет ли выбраться. Я должен ей помочь, но я сбежал...
Сделав паузу, Энджел удивлённо осмотрелся. Почему его так тянуло на откровения?
И ещё Энджел совсем не ощущал рядом с Линдси опасности, доверял ему настолько, что даже не моргнул, пока бывший адвокат складывал колья, любым из которых его можно было легко убить. Ну, допустим не так уж и легко...
А ещё не было причин не доверять Линдси в его подозрениях, тем более, что рана на голове вопила о правдоподобности.
Энджел втянул носом воздух, улавливая запах запекшейся крови. Хватит ли ему самообладания, чтобы не сорваться? Он сейчас нестабилен. Эмоции балансируют на грани.
То, что предстоит увидеть и почувствовать ещё много крови - немного напрягало.
- Нужно спешить. Даже если их не убивают, дорога каждая минута.
Ангел резко поднялся и легко сгрёб в охапку нехитрое оружие Линдси. Распятие сквозь покрывало вроде не жгло.
- Плащ здесь оставлю, не хочу его порвать, - сказал он через плечо, покидая номер.
Спустившись в ночь, он открыл багажник и свалил всё в кучу, отодвинув свой топор и ещё несколько таких же кольев.
Город был до жути тихим. На улице ни души, лишь в конце дороги горела яркая вывеска над баром и играла музыка. Что-то из старого кантри. Совсем другая атмосфера.
- Может сначала расспросим у местных, что они знают? - спросил он у Линдси, когда тот тоже вышел из здания.
И будто бы кто-то услышал его слова, мимо промчался чёрный внедорожник и остановился прямо напротив бара. Тут же послышались крики и выстрелы. Энджел и Линдси тут же прыгнули в машину и резво домчались до конца улицы.
Схватив топор, вампир вломился в дверь, грозно возвышаясь над кучей трупов. Всего три минуты и они не успели. Нападавших уже и след простыл. Вероятность, что остались живые - минимальная, лишь старый проигрыватель заунывно что-то пел, не обращая внимания на всеобщий хаос.
- Нужно проверить всех, - крикнул он МакДональду. - Может кто-то уцелел.
Запах горячей свежей крови будоражил. Адреналин закипал внутри, но не было на что направить энергию.

[indent]  [indent]  [indent]  [indent]  [indent]  [indent] Thought that I would self destruct
[indent]  [indent]  [indent]  [indent]   [indent]  [indent]  [indent]  [indent]  But I'm still here

На одно мгновение ей кажется... Черт подери, даже внутри все сводит каким то непонятным страхом, будто бы такое и правда возможно, что последний барьер рухнет, разлетевшись по полу миллиардом осколков. Но падает только бутылка огневиски, так не вовремя задетая кем-то. Она даже не поняла, если честно, кем. Она или Малфой. Астория сглатывает, отходя на шаг назад, пока Драко убирает последствия. Почему ее слегка потряхивает внутри, этого Гринграсс не понимает. Вдох. Глубокий. Горло обжигает простой воздух - сложно представить что подобное вообще возможно. Она старалась всегда держать себя в руках и не поддаваться страху. Не давать эмоциям власти над собой, а вот сейчас, сейчас рухнула вниз, готовая захлебнуться. Готовая испугаться. И это страшнее всего.
Что она самолично открывает ему душу. Сама, без какого то принуждения, отдает в руки чертовы ключи, давая все возможности. Делай что хочешь. Идиотское состояние, о котором она конечно же пожалеет рано или поздно. Пальцы сжимают бокал, в котором слишком много алкоголя, слишком много... Но сейчас это как целительное зелье, которое даже если не хочешь стоит залить внутрь, чтобы дать себе возможность идти дальше, а не просто испуганной девчонкой стоять на месте.

I'm a survivor
                                I'm not gon' give up

Главный совет, который она запомнила от отца - они должны уметь выживать. Не важно что происходит за порогом родового поместья, совершенно не играет роли война ли там или мирное время, врагов хватит всегда. Поэтому Гринграссы всегда сохраняли нейтралитет, питая больший интерес к искусству, чем к разборкам и войнам за власть, но получалось не всегда. Сложно удержаться на краю, когда вокруг разлиты литры крови. Стоит подумать об этом, как она тут же вспоминает ту ночь, когда Хогвартс был полем боя. Кажется, что снова в нос бьет металлический запах чужой крови, смешанный с каменной крошкой, от которой хочется чихать.
И ты не знаешь откуда может прилететь заклинание, что собьет тебя с ног, оставив лежать на грязном полу, остекленевшими глазами уставившись в потолок большого зала. Она помнила Дафну, которая вцепившись в ее запястье тащила Асту через весь замок. Подальше от смерти и разящих все на своем пути заклинаний.
У них тогда не было стороны. Они не собирались воевать, но нельзя сказать что все происходящее их никак не коснулось. До сих пор по коже бегут мурашки, стоит только вспомнить. Но Астория просто пытается не думать. Не вспоминать - тогда получается спать без снов. Тогда получается не комкать простыни, и не будить сестру криками. Когда нибудь она это переживет и забудет. Обязательно.
- Я тоже, - зачем то признается она. Даже Дафне не говорила. Отшучивалась, плела какую то ерунду, но не говорила, - меня там не было, Дафна утащила почти в самом начале, когда вылетели двери подземелья, - Аста пожимает плечами, - но даже за те полчаса, пока мы пробирались по замку... -  отпивает из бокала и шумно выдыхает, переводя взгляд в окно, где все так же мирно опадает листва, - если мне везет я сплю без снов, как наверное и все из нас. Как вы все, кто остался там вообще выжили я не представляю... - но готова благодарить любого бога, за то что ты смог. Правда этого вслух она уже никогда не скажет.
Обжигающая жидкость в бокале будто бы придает ей уверенности. Уверенности, о которой она скорее всего завтра даже пожалеет. Девушка смотрит в бокал, улыбаясь своим мыслям уголками губ. Это не правильно. Нельзя прыгать с места в карьер, даже не задумавшись над последствиями, ну это же такой простой урок, который следовало запомнить еще давно. Но в этом раз он ей точно не пригодился.
- Наверное нужны пара лет и еще несколько ящиков? - она почему то улыбается, салютуя Малфою бокалом, даже и не замечая, погруженная в собственные мысли, что находится все еще слишком близко к нему, бокалы неловко звякают друг о друга, - не уверенна что это поможет, но кто может помешать нам пытаться? - все это похоже на бред, но она всегда несет ерунду когда волнуется, а сейчас именно такой случай.
Случай когда Астория решила просто отключить голову, не позволяя разуму диктовать что правильно, а что нет.

Бабушка учила его, что всегда надо протягивать руку дружбы. Даже если ее не примут. И теперь вот когда так и вышло, когда ни на одно из его писем не ответили, слугу даже не пустили в палаццо Пацци, а подарки вернули обратно, Лоренцо все таки набрался смелости чтобы явиться туда лично. Явиться и выяснить почему Ческо так с ним поступает. И пусть он прекрасно понимал, пусть и будучи мелким, что скорее всего все дело в его дяде, который от чего то просто ненавидел всю их семью, но ведь это не должно было отражаться на их дружбе.
Вообще Якопо казался ему каким то драконом из сказок, которые ему читала в детстве мама. Драконом, которого надо было победить и тогда мрачность и одиночество распадутся, как старые каменные стены, оставив после себя только воспоминания. И он шел его побеждать. Собственного дракона, которому просто не мог оставить своего лучшего друга.
Сбежать из под бдительного ока Марко было не просто. И вообще он не был до конца уверен, что именно сбежал, а не его отпустили чтобы "свои шишки набивал". Его воспитатель и старый друг деда Козимо вообще придерживался той мысли, что мальчишки все должны познавать на собственном опыте, и нечего держать их в тепличных условиях, что конечно не часто находило отклик у Контессины и Лукреции, которые предпочитали до поры до времени обойтись домашним воспитанием.
Но сейчас книги ему ничем не помогут, ни одна книга в мире не вернет Лоренцо друга. Именно поэтому он идет по улочкам Флоренции, стараясь не оглядываться и не снимать капюшон. Прекрасно же знает, что тогда вся иллюзия самостоятельности распадется в прах, если он увидит, следующего по пятам за молодым Медичи, Марко. Поэтому оставалось только идти вперед.
Подгоняемый собственными смешанными чувствами и желанием докопаться до истины он наконец то оказывается около палаццо, которое возвышается над ним будто большой и мрачный зверь. Башня дракона как она есть. Лоренцо глубоко втягивает носом воздух. Он смелый. Он сильный. И он сможет туда войти. Потому что рыцари из сказок всегда побеждают драконов и спасают... ну в сказках почему то всегда принцесс, но кто сказал что друг не так важен как принцесса. Принцесса Лоренцо была совершенно не нужна, а вот Франческо очень даже.
Слуга проводил его до внутреннего дворика и растворился совершенно незаметно. Здесь его пугало совершенно все. Такое ощущение, что призраки бродят по коридорам и отгоняют непрошенных гостей. Медичи ежится, пока никто не видит. Сейчас этим самым гостем был именно он. Но почему? Вряд ли Франческо будет не рад его видеть.
Время течет безумно медленно. Кажется он уже успел осмотреть все витражи и скульптуры, коих впрочем было не очень то и много, за исключением огромного коня, который по мнению Лоренцо хоть и был красивым, но особой культурной ценности не представлял. Мальчишка проводит пальцами по копыту статуи и морщит лоб.
Наверное он должен был как то предупредить о своем визите. Обычно же именно так и делают... Но тогда его бы точно не пустили, а Франческо все равно бы не ответил. Он ни разу не отвечал за последний месяц и вот настало время встретится лицом к лицу со своими страхами.
— Франческо! — он оборачивается на шаги, которые слышаться позади, с лестницы. Видеть друга конечно радостно, конечно он ждал этого, но внутри его грызет ужасное предположение.
А вдруг это не Якопо. Вдруг сам Франческо не хотел его больше видеть?.

Бабушка учила его, что всегда надо протягивать руку дружбы. Даже если ее не примут. И теперь вот когда так и вышло, когда ни на одно из его писем не ответили, слугу даже не пустили в палаццо Пацци, а подарки вернули обратно, Лоренцо все таки набрался смелости чтобы явиться туда лично. Явиться и выяснить почему Ческо так с ним поступает. И пусть он прекрасно понимал, пусть и будучи мелким, что скорее всего все дело в его дяде, который от чего то просто ненавидел всю их семью, но ведь это не должно было отражаться на их дружбе.
Вообще Якопо казался ему каким то драконом из сказок, которые ему читала в детстве мама. Драконом, которого надо было победить и тогда мрачность и одиночество распадутся, как старые каменные стены, оставив после себя только воспоминания. И он шел его побеждать. Собственного дракона, которому просто не мог оставить своего лучшего друга.
Сбежать из под бдительного ока Марко было не просто. И вообще он не был до конца уверен, что именно сбежал, а не его отпустили чтобы "свои шишки набивал". Его воспитатель и старый друг деда Козимо вообще придерживался той мысли, что мальчишки все должны познавать на собственном опыте, и нечего держать их в тепличных условиях, что конечно не часто находило отклик у Контессины и Лукреции, которые предпочитали до поры до времени обойтись домашним воспитанием.
Но сейчас книги ему ничем не помогут, ни одна книга в мире не вернет Лоренцо друга. Именно поэтому он идет по улочкам Флоренции, стараясь не оглядываться и не снимать капюшон. Прекрасно же знает, что тогда вся иллюзия самостоятельности распадется в прах, если он увидит, следующего по пятам за молодым Медичи, Марко. Поэтому оставалось только идти вперед.
Подгоняемый собственными смешанными чувствами и желанием докопаться до истины он наконец то оказывается около палаццо, которое возвышается над ним будто большой и мрачный зверь. Башня дракона как она есть. Лоренцо глубоко втягивает носом воздух. Он смелый. Он сильный. И он сможет туда войти. Потому что рыцари из сказок всегда побеждают драконов и спасают... ну в сказках почему то всегда принцесс, но кто сказал что друг не так важен как принцесса. Принцесса Лоренцо была совершенно не нужна, а вот Франческо очень даже.
Слуга проводил его до внутреннего дворика и растворился совершенно незаметно. Здесь его пугало совершенно все. Такое ощущение, что призраки бродят по коридорам и отгоняют непрошенных гостей. Медичи ежится, пока никто не видит. Сейчас этим самым гостем был именно он. Но почему? Вряд ли Франческо будет не рад его видеть.
Время течет безумно медленно. Кажется он уже успел осмотреть все витражи и скульптуры, коих впрочем было не очень то и много, за исключением огромного коня, который по мнению Лоренцо хоть и был красивым, но особой культурной ценности не представлял. Мальчишка проводит пальцами по копыту статуи и морщит лоб.
Наверное он должен был как то предупредить о своем визите. Обычно же именно так и делают... Но тогда его бы точно не пустили, а Франческо все равно бы не ответил. Он ни разу не отвечал за последний месяц и вот настало время встретится лицом к лицу со своими страхами.
— Франческо! — он оборачивается на шаги, которые слышаться позади, с лестницы. Видеть друга конечно радостно, конечно он ждал этого, но внутри его грызет ужасное предположение.
А вдруг это не Якопо. Вдруг сам Франческо не хотел его больше видеть?.

Я с детства знала, что могу изменить свою судьбу так, как захочу, и всячески пыталась это делать. Конечно, Ангелы Судьбы были не в восторге, но старались лишний раз не вмешиваться, если результат не приводил к какой-нибудь катастрофе. С любовью и отношениями дела обстояли хуже. Когда у тебя среди родственников есть купидоны, тебе с детства твердят, что только они могут помочь с этим. Но кто будет подобное слушать? Как бы я не любила родных, беспрекословно верить им и смиренно ждать я просто не могла. Вокруг меня всегда крутились парни, но я прекрасно понимала, что обычным людям я не смогу рассказать о себе правду, а для студентов Школы Магии я в первую очередь была дочерью Зачарованной - своего рода призом, который многие хотели заполучить. Именно поэтому я и начала экспериментировать. Я придумывала заклинания и зелья, пыталась испробовать их на Пи Джей, но ничего путного из этого не выходило. После первой попытки она стала невидимой, вторая привела к появлению у нее усов, а после третьей попытки она превратилась в кошку. Да, не таких результатов я ожидала, но останавливаться все равно не собиралась. После пятой неудачной попытки кузина отказалась мне помогать, назвав меня чокнутой. Теперь мне самой предстояло стать "морской свинкой" и надеяться, что кто-нибудь из братьев сможет все исправить.
Это был самый обычный день, как десятки, а то и сотни предыдущих. Я опять встала пораньше, чтобы приготовить на всю семью завтрак и сварить кофе. Отец занимался своей новой подопечной и обучал очередного Хранителя, поэтому в последнее время дома появлялся не часто. Трудно сказать, что при этом чувствовала мама, ведь она много времени проводила на работе. Как не странно, мы этому были только рады. Сегодня, пока все спали, я решила испробовать новое заклинание, но в этот раз провести ритуал. Я использовала свечи, смешала несколько кореньев, написала заклинание на листке, даже поставила на стол зеркало, которые, обычно, использовали в гаданиях на суженого, ведь, как известно, у ведьмы даже детский стишок может сработать как заклинание. Зеркало запотело, но на этом действие закончилось. Затушив свечи и спрятав все, я вернулась к своим обычным делам. Уже через пару часов я уже полностью забыла о своей неудачи, решив попробовать в другой раз. Большую часть дня я провела в библиотеке Школы магии, помогая тете Пейдж. Я была уверена, что когда-нибудь стану преподавателем или библиотекарем, поэтому часто проводила свободное время именно там. Мама была от этого не в восторге, так как считала, что я должна заниматься семейным рестораном. Но куда мне тягаться с братьями? Пожалуй, это был единственный раз, когда я решила отступить.
К вечеру я так устала, что поужинав, сразу прилегла отдохнуть. Стоило коснуться головой подушки, как я сразу погрузилась в сон. Мне снилась дорога, череп, огонь. Все очень странно, размыто и непонятно. Но, как не странно, страха не было, скорее какое-то любопытство. Я видела много демонов и различных существ, и некоторые из них выглядели хуже. Я была уверена, что это просто очень странный сон. Но стоило мне открыть глаза, как я оказалась на той самой дороге. Конечно, на свой ритуал я и подумать не могла, скорее это походило на чужие козни. Я поднялась с пыльного асфальта, поправляя бретельку шелковой сорочки. На улице было прохладно и дул легкий ветерок. Поежившись от холода, я осмотрелась. Город был мне знаком - это без сомнения был Сан-Франциско, но будто моего детства, немного отличающийся от того, где я жила. Только после этого я обратила внимание на незнакомца, он походил на фигуру из моего сна.
Какого...?
Я не могла поверить в происходящее, и только хотела вернуться домой, но сейчас необходимо было разобраться во всем. Конечно, если родители заметят мою пропажу, последует наказание, но это было неважно, ведь мои братья тоже путешествовали, так чем же я хуже.
- Кто ты? И где я нахожусь?
Это было единственное, что я смогла произнести. Вопросов у меня было много, но сразу все их задать я не могла, сначала необходимо было понять, кто же передо мной находится.

Гермиона честно старалась не замечать взглядов, которые кидали на нее некоторые девочки, видимо, мечтающие быть на ее месте. Она танцевала с Виктором один танец, потом другой. Он с готовностью рассказывал ей о том, где находится Дурмстранг и чем тот отличается от Хогвартса, а еще несколько раз коверкал ее имя.

- Гер-ми-о-на, - повторила она снова, улыбнувшись, когда Крам снова произнес "Гермивона". Похоже ей придется с этим смириться. Виктор покружил ее вокруг себя и после перехватил под талию. В какой-то момент ее взгляд выцепил на белобрысую макушку. Нет, абсолютная ерунда, и все-таки почему-то, на доли секунд Гермиона представила, как было бы, если бы на месте Крама... был Малфой? Даже мысль об этом казалась глупой и абсурдной. Стало нестерпимо жарко и она попросила перерыва, подходя к Гарри и Рону, сидевшим на лавочке, пока Виктор пошел за бокалами.

- Очень жарко, правда? - она невольно оглянулась, словно кого-то разыскивая. Слегка нахмурила брови и повернулась обратно к друзьям, широко улыбаясь. - Виктор пошел за напитка. Присоединяйтесь, чего вы сидите? - она улыбнулась еще раз.

- Он уже Виктор? - Рон передразнил ее и Гермиона вопросительно вскинула брови. пытаясь осознать, что с ним происходит. - Он из Дурмстранга - вот что! Он соперник Гарри. И нашей школы. А ты... ты... - Рон подыскивал слово, которое описало бы преступление Гермионы. - Ты братаешься с врагом — вот что! - от подобной наглости она просто задохнулась, не в силах поверить в то, что говорит Уизли.

- Врагом значит?... - сглатывает Гермиона, а перед глазами встает совершенно другой образ. Лицо без вечной гримасы презрения, спокойное и открытое, словно ждущее ее решения. - Да как ты смеешь! - напустилась на него Гермиона. - А кто прыгал от радости, когда Виктор приехал? Кто хотел взять у него автограф? У кого в спальне его статуэтка? - Гарри попытался сделать жест руками, чтобы Гермиона и Рон успокоились, но они похоже распалялись только больше. Рон стал обвинять девушку в том, что она может выдать секреты Гарри или того, как он собирается разгадать тайну, что Дурмстранг хочет подобраться к ним. Тысяча причин и ни одна не связана с Гермионой. Почему-то от этого было обиднее всего. - Знаешь, Рон, я могла пойти с кем угодно, и если ты мой друг, ты не имел никакого права мне говорить хоть что-то! Ты эгоистичный самовлюбленный баран! Даже, если бы я пошла с Малфоем, ты должен был бы закрыть рот и сказать, что мы чудесно смотримся, чтобы не портить никому вечер, а ты.... ты... - Гермиона взмахнула рукой. - Все испортил! - она резко развернулась, чувствуя, как внутри все сводит, а глаза неприятно щипят. Чем она вообще думала? Рон и Гарри так отреагировали на Крама, а что было бы, пойди она действительно с Малфоем?.. Бред! Гермиона с силой вытерла глаза, стараясь быстро и незаметно выйти из-за, даже не заметя, что кого-то толкнула плечом.

- Извините, - срывающимся голосом проговорила она на бегу.

Этот вечер и ночь должны были выдаться спокойными. Джайлз даже разрешил Баффи не патрулировать сегодня. Новых захоронений, которые могли бы восстать, не было, зловещих пророчеств о конце света на сегодня, тоже не было. Так что нет смысла зря тратить силы, лучше отдохнуть или подтянуть учёбу. Джайлзу больше нравилось второе, Баффи - первое. Добравшись, наконец, до комнаты вечером после занятий, Баффи с чистой совестью переоделаст в любимую мягкую пижаму, синюю такую, с мишками. Нет, сначала она даже позанималась. Трудно сочетать учёбу и спасение мира, иногда приходится наверстывать ни одно, так другое. Но через пару часов сидения за учебниками, мозг затребовал разгрузки, тем более, что у Баффи в тумбочке как раз была припасена интересная книжка. Истребительница там едва дошла до половины и остановилась как раз на самом интересном месте, события набирают обороты, происходит очередное загадочное происшествие и совершенно непонятно, кто за всем этим стоит... Баффи решила, что почитает совсем немного, всего пару страничек. Но уже через полчаса она откинулась на спинку стула и даже забросила ноги на стол, чтобы удобнее было читать. Так она просидела довольно долго, и когда в книжке героиня вдруг видит в темноте за окном странного человека, Баффи  услышала скрип. Она даже не сразу разобралась, происходит ли это в действительности или такое уж у неё живое воображение, но книжку отложила. И в этот момент окно распахнулось... Чтобы быстро вскочить, пришлось сначала торопливо снять ноги со стола. По пути Баффи зацепила кружку. Ее любимую, кстати, кружку. Которая, разумеется, тут же разбилась.
- Чёрт!
А потом истребительница заметила, кто к ней пожаловал.
-Вон!
Но он, разумеется, ее не слушает.
- Я сказала вон!
Баффи быстро подошла к кровати, и уже оттуда отшвырнула вампира к стене. А пару секунд спустя истребительница, чтобы добавить Спайку болевых ощущений прижала его к стене, надавив предплечьем на грудную клетку.
- В следующий раз, я вышвырну тебя прямо из окна. Получишь переломы костей в дополнение к носу, который я сломаю тебе прямо сейчас!
Но привести приговор в исполнение она не успела, потому как из коридора раздался истошный визг.
- Считай, тебе повезло, - бросила она Спайку, а затем выскочила в коридор как и была, в пижаме.
Визг не прекращался и к нему присоединились крики еще нескольких девушек.
- Что? Что случилось?
Но напуганные девушки сейчас плохо связывали слова.
- Там...Там...
Баффи схватила одну из них за плечи и встряхнула, чтобы та могла прийти в себя.
- Что случилось? - повторила свой вопрос истребительница.
И девушка, наконец, собралась, чтобы сказать:
- Там Ви. И, кажется, она мертва.
Девушка указала рукой на комнату, из которой выскочила она и ее подруги. И Баффи направилась туда.
В комнате было темно, только продолжали гореть расставленные по углам свечи. На полу солью были нарисованы какие-то знаки, а прямо посреди комнаты лежало зеркало. Девушка была у самой стены и потому Баффи заметила ее не сразу. Подойдя же ближе, она смогла убедиться, что девушка мертва. И, кроме неё в комнате сейчас никого не было.

Эвелин никогда не хотела быть героем. Черт возьми, Эвелин не была уверена, что вообще хотела когда бы то ни было, покидать свой уютный Круг. Она не Хоук, не Кусланд и совершенно точно не желала быть... Пока они добирались в Пустоши, магесса успела уже пару раз проклясть весь белый свет и себя саму. Просто за то, что оказалась не в то место, не в том месте. И Корифея тоже. Чтоб ему икалось. Единственным нормальным тевинтерцем на весь белый свет был Дориан. Все остальные оставляли после себя только одно желание — сжечь. Самовлюбленные, играющий с древней магией, как глупые дети с огнем. Не понимающие опасности. Но дети никогда не подвергали опасности других. Сотни тысяч, миллионы даже, людей. Просто ради того, чтобы потешить свое самолюбие.
И только мысли о том, что на нее надеются все эти люди, пусть она и не герой, заставляла ее идти вперед. Эвелин Тревельян из Оствика, никогда не была боевой девицей, способной ринутся в бой. Эвелин была леди. Из тех, что хорошо учатся, прелестно поют и вышивают крестиком. Магом. Идеально прошедшим Истязания, помощницей Первого чародея и главным миротворцем на совете. Она никогда не хотела менять мир и сражаться. Но судьба, Создатель или же Андрасте... Что-то выбрало ее, дав возможность спастись самой.
Она улыбается Дориану, спрыгивая с лошади и проверяя крепления посоха. Они собрали здесь все свои ресурсы. Потому что если проиграть сейчас — не будет смысла больше ни в чем. Магесса трясет головой, на секунду прикрывая глаза. Какая то она сегодня разбитая. Именно отсюда и такие мысли. Все устали. Но это не повод сдаваться и раскисать. Это повод поскорее со всем закончить. И показать Корифею, что ему тут не рады. Совершенно.
Пусть до храма неблизкий, немного трудный, но они уже настолько привыкли к венатори и тому, что их приходится убивать пачками, что... Что если первое ее убийство заставило Эвелин прореветь всю ночь, обняв подушку, то сейчас она просто проходит мимо, даже не обратив внимания на того, кого только что сразила молния из ее посоха. Они ее враги. И если она не убьет их, то кто знает — возможно они убьют кого то дорогого ей.
Так не вовремя сердце сжимается, и только с огромными усилиями она заставляет себя не обернуться. Каллен справится и без нее. Он, в отличии от Тревельян, воин. Опытный. Хотя... Если учитывать, сколько всего они прошагали с отрядом, то можно сказать, что она тоже поднабралась опыту, за последнее время. Прилично так поднабралась.
И это последнее, о чем она успевает подумать перед тем, как все закрутилось в бешеной воронке. Корифей, который оказывается даже сдохнуть не может, перерождается в одного из Серых стражей. И ей хочется кричать. От безысходности и какого то слепого отчаяния. Инквизитор сейчас как никогда ощущает, сколь хрупка их возможная победа. Насколько этот шанс иллюзорен. Но она будет за него бороться. Она видела, что за мир принесет в Тедас это существо.
Двери храма захлопываются за ее спиной. Только Морриган успевает, обратившись вороной, проскочить следом. Дориан кричит, что они найдут обходной путь. Тревельян лишь устало выдыхает, кивая Ведьме и отпуская ее искать нужное им зеркало. Одна так одна. Почему то сейчас совершенно не страшно. И когда она видит впереди бой венатори против стражей... Когда кажется, что все закончено, эльф мертв, а одинокая фигура, склонившаяся над ним выпрямляется, девушка лишь перехватывает покрепче посох.
— Кальперния, я полагаю? — это глупо, но ей сейчас не выбирать. Она смотрела за боем. И совершенно точно уверенна, что по одиночке им отсюда не выбраться. А отдавать свою жизнь сейчас...? Ну уж нет, — Увлекательная прогулка, не правда ли?
Улыбается и слегка щурит глаза, опираясь на магический посох. Один на один. Против бывшей рабыни и ученицы Корифея? Ну в конце концов, у нее есть все шансы победить.

Постов за Питера нет. Беру его первый раз. Будет пост за Мордреда)) Он стилизован под стиль соигрока)

Продолжается пир, шумит вино в кубках, а у некоторых и в головах, да только неспокойно на сердце у сэра Мордреда. Многие рыцари рассказывают о своих подвигах, о ратных сражениях, да о покорении и завоевании дам, ему же нечем ответить. Недолго он при дворе у короля Артура, а подвиг его, едва ли можно считать полноценным, как у остальных рыцарей Камелота. Он отдавал долг, который еще с детства оставался у него перед, тогда еще, принцем Артутом за спасение собственной жизни.
Не собирался он в тех ледяных владениях Морганы, и Мерлина оставлять, помня, что они похожи, что кровь их схожа и у них вместе бежит волшебство по жилам, заставляет и действовать, и дышать. Иная природа нежели у других рыцарей Камелота. Это тоже печалит и томит Мордреда. Приняли ли бы его благородные рыцари, узнав о его происхождении? Решили бы также разделить с ним хлеб и вино, как делают это сейчас? Смогли бы смотреть ему в глаза без ненависти и презрения или изменилось бы их отношение в раз, узнай они, кто перед ними на самом деле?

Верит в короля его верный слуга, и помнит Мордред все его речи о том, что однажды вернется магия в Камелот, да будет ли это при них? Увидят ли они рассвет ее в этой стране или закатится солнце Артура раньше? Как же хочется верить, что однажды не придется прятать свою природы и что однажды друзья смогут принять его за своего, зная, кем он является на самом деле. Может ли он стать когда-то рыцарем и магом одновременно? Ведь нельзя отказаться от одного, пытаясь сохранить и воспитать в себе что-то иное.

Сэр Мордред чувствует, что король собирается закончить пир, объявить о его завершении, ибо нет никаких гостей, да и ждать их в столь поздний час вряд ли уже возможно. Но меняется лишь мгновение и слуга спешит к их правителю с новостью - прибыл кто-то и просит войти, да только форму выбрал странную. Не по душе это рыцарям. Никто не может условия им ставить, да разве от заветов гостеприимства можно уйти и нарушить их? Кем же они будут тогда?

Переглядываются друзья, высказывают речи свои, кто за то, чтобы пустить путника, кто против и понимает Мордред, что не уйти ему от ответа, что и его спросит король, как поступить с незнакомцем. Последним приходится говорить ему. Он чувствует что-то, словно грозовая туча на замок надвигается, да только, как объяснить это рыцарям, как сказать, что думаешь и чувствуешь, коли не связано это с подвигами и завоеваниями. И так, то ли в шутку, то ли в серьез, обвинил его сэр Персиваль в трусости, когда предложил Мордред пойти другим путем в одном из путешествий, менее опасным, но более долгим. Засомневался тогда друг в нем. Не может Модрдед допустить подобного и сейчас:
- Решать только вам, мой король, как надобно поступить нам, но честь и долг рыцарей предписывает принять нам незнакомца. Кто знает, какая беда могла постигнуть его и извратить его речи, возможно, что потерял рассудок он от горя и не знает, как надобно говорить с королем, а как с простым человеком. Давайте пустим его и выслушаем, что хочет сказать нам сей путник?